Military expeditions to Kazakh steppe: methods of managing intertribal conflicts between Kazakhs in the first half of XIX century (based on archival information)

Full Text

К началу 30-х гг. XVIII в., когда начинается вхождение казахских степей в состав Российской империи, у казахов еще господствовала родоплеменная структура организации общества. Традиционно казахское общество подразделялось на три жуза: Старший (Улы), Средний (Орта) и Младший (Киши). Время их возникновения остается дискуссионной проблемой в исторической науке. Еще в конце XVIII в. автор «Описания всех обитающих в Российском государстве народов» И.Георги указывал, что «никто не запомнит, с каких времен и по каким причинам разделились киргисцы на три орды» [2. С. 177]. По мнению составителей сборника «Материалы по истории Казахских ханств XV—XVIII вв. (извлечения из персидских и тюркских сочинений)» С.К.Ибрагимова, Н.Н.Мингулова, К.А.Пищулиной и В.П.Юдина, первое упоминание о жузах в исторических (в персо- и тюркоязычных) источниках относится к началу XVII в. [6. C. 242—243]. Однако, как утверждает И.В.Ерофеева, если придерживаться данных генеалогических и документальных материалов дореволюционного периода, то ясно прослеживается, что казахские жузы существовали еще задолго до начала XVII в. [4]. С середины XVIII в. в связи со все более углублявшимися процессами децентрализации трех казахских жузов, ослаблением ханской власти, усилением барымты в Казахстане обостряются межродовые усобицы. Особенно ожесточенными они были в Младшем жузе, чему способствовали восстание Срыма Датова и борьба за власть между султанами и родовыми старшинами в 70—90-е гг. XVIII в. Междоусобицы усугублялись еще и тем, что в традиционном казахском кочевом обществе еще сильно был развит институт кровной мести, а сами конфликты зачастую сопровождались неоправданной жестокостью. Вплоть до 20-х гг. XIX в. российские власти старались избегать прямого вмешательства во внутренние дела казахов, придерживаясь общего курса «…как можно менее входить во внутренний распорядок киргизов, … [предоставив] им управляться и ведаться внутри степи своими обычаями» [8. C. 172]. Но со временем к российской администрации приходит понимание того, что межродовые конфликты прямо влияют на обстановку на русско-казахской границе, провоцируя «обиженные» рода нападать на пограничную линию. Кроме того, из-за напряженной обстановки в Степи нарушалась транзитная торговля с ханствами Средней Азии, и падало влияние России в самих казахских кочевьях. Поэтому российские власти начинают искать способы прекращения усобиц и стабилизации положения в казахских жузах [3. C. 213—214]. В 1823 г. в инструкции МИДа, данной начальнику военной экспедиции Ф.Ф.Бергу, предписывалось собрать сведения о том, «существуют ли какие-либо родовые между ими (казахами.— А.П.) распри, и какими средствами всего удобнее можно было бы склонить их к примирению, обеспечив оное на долгое время» [7. C. 499]. В июле 1825 г. генерал-губернатор Западной Сибири П.Д.Горчаков предписал Омскому начальнику С.Б.Броневскому составить краткую выписку по всем делам о барымте и грабежах казахов с 1819 г. [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 605. Л. 1]. Поручение было дано с целью выявления масштабов и причин усобиц в Степи и разработки мер для их прекращения. Естественно, что первоочередными мерами по прекращению конфликтов между казахами стало использование «силовых» методов. В XVIII — первой половине XIX вв. сибирские и оренбургские власти широко использовали практику так называемой «пограничной баранты» или репрессалий, когда в ответ на набеги казахов в их кочевья посылались военные отряды «для отмщения» и «возвращения похищенного». С начала XIX в. в кочевья казахов стали отправляться отряды, целью которых было прекращение усобиц самих казахов путем насильственного возвращения похищенного и угнанного скота «обиженным» родам. Первые упоминания об этой практике содержатся в документах начала XIX в. В 1804 г. командир Илецкой защиты майор Матерн, отвечая на просьбу султана Ширгазы о возвращении угнанных у него 44 лошадей, послал в степь военный отряд [10. Ф. 4. Оп. 1. Д. 206. Л. 27]. В течение 10-х — первой половины 20-х гг. XIX в. для обеспечения безопасности хана Младшего жуза от нападений сторонников Каратая или Арынгазы (а также от обычных барымтачей) при нем практически постоянно находился отряд казаков [7. С. 299]. Использование практики отправки в Степь военных отрядов для усмирения враждовавших родов продолжилось и после отмены ханской власти в жузах. Так, в августе 1826 г. султан-правитель Западной части Младшего жуза Шингали Урманов с отрядом, состоявшим из 3000 казахов и 500 уральских казаков при двух орудиях, отправился вглубь казахских кочевий «для усмирения беспокойных и злонамеренных киргиз» [9. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 107. Л. 8]. Оренбургский военный губернатор П.П.Сухтелен обосновывал эти жесткие меры в письме министру иностранных дел К.В.Нессельроде в сентябре 1830 г. следующим образом: «Главнейшие мои заботы состояли в том, чтобы хищные киргизы, почуяв сделанное ими злодеяние, не могли и думать, что останутся без наказания за оное» [9. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 135. Л. 6 об. — 7]. Подобная политика проводилась и в сибирском ведомстве. В отчете Каркаралинского окружного приказа от 1824 г. указывалось, что отправка в Степь военных команд «для возвращения просителю собственности и охранения личной его безопасности … производят ныне самый желаемый успех — постепенное усмирение дикого к барантам, по наследству от предков, народа». Но особо отмечалось, что воинские отряды посылались в Степь только по просьбам самих султанов и старшин, при этом обо всех подобных случаях докладывалось начальству. Сами же военные команды действовали только «для содействия к получению обратно похищенного имущества, имея преимущественно в виду возстановление тишины и спокойствия между необразованной толпой ордынцев». Командиры военных отрядов снабжались инструкциями о необходимости «безпристрастного разбирательства», а по возвращении из Степи они были обязаны подать в приказ подробный рапорт «о надлежащем исполнении данных им поручений» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 360. Л. 7—8 об.]. Главное отличие этих разбирательств от будущих съездов 1830—1860-х гг., на которых также рассматривались дела по обычному праву, заключалось в том, что в этот период даже для удовлетворения одного иска требовалось командирование в Степь целой воинской команды, что признавало и само приказное начальство: «не предвидится, чтобы разбирательства по барантам ныне могли быть решаемы без употребления на сей конец, хотя бы одного или двух посланных в киргизские аулы военных людей» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 360. Л. 12—12 об.]. Местные сибирские власти настаивали на сохранении практики посылки военных отрядов в Степь (но обязательно по просьбам казахского начальства). Отказ от этого, считали в Каркаралинском приказе, мог быть расценен кочевниками как свидетельство слабости русской власти в Степи, а также «нельзя будет успеть в судебном первоначальном устройстве округа; без сих непосредственных агентов [т.е. русских военных] и нельзя будет иметь настоящее сведение как о духе народном, равномерно и о расположении его вообще к водворению. Ни на усердие старшего, ни на волостного султана никак еще с твердостию положиться невозможно» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 360. Л. 13—13 об.]. В обоснованности выводов окружного начальства, на месте столкнувшегося с проблемами урегулирования междоусобиц казахов, можно убедиться при анализе дел, решенных методами, которые были предложены местными властями. В марте 1824 г. у заседателя окружного приказа Улжебая Уртавова и подведомственных ему аулов Кучум-Каракисетской волости было угнано до 400 лошадей. Посланный в Степь для разбирательства урядник Рязанцев вернулся обратно, т.к. султан-ответчик Каратай выступил «за миролюбивое решение без всякого письменного производства по степному заведению» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 360. Л. 15—15 об.]. Таким образом, даже сама угроза отправления военного отряда для удовлетворения иска потерпевшей стороны заставляла обидчиков решать спорные дела миром. В августе 1824 г. казахи Байбуринской, Кучумовской и Тараклинской волостей угнали у султана Абулмамета Букеева и подведомственных ему казахов Каракисетской волости до 500 лошадей. Посланный в Степь отряд из 30 человек под руководством урядника Козырева вернул скот обратно. В сентябре 1824 г. казахи Чор-Каракисетской волости угнали у казахов-алтаевцев «лошадей в значительном числе». Для разбирательства был отправлен отряд того же Козырева в составе 40 казаков, «вследствие чего возвращены угнанные лошади и удовлетворены просители по обоюдному согласию» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 360. Л. 16—16 об.]. Еще в сентябре 1820 г. казахи Сарымской, Кулюковской и Утемишевской волостей напали на владения султана Газы Букеева, угнав у него 82 лошади, 16 верблюдов и до 2400 баранов. В сентябре 1824 г. по распоряжению Каркаралинского окружного приказа был командирован в степь мулла Салих Сагитов, толмач Михайлов и команда из 10 казаков с урядником. В результате истец получил в удовлетворение своей претензии 19 баранов, одного верблюда и 5 лошадей, «каковым решением дело сие приведено к окончанию». Бии Чанчаровской и Каракисетской волостей обратились в октябре 1824 г. в окружной приказ за разрешением спора с казахами Чор-Каракисетской волости, которые «в давно прошедшее время» угнали у них до 3500 лошадей. В степь был командирован сотник Давыдов с командой в 35 человек. По решению биев с казахов Чор-Каракисетской волости было взыскано в удовлетворение истцов 2700 лошадей и 77 верблюдов. В 1823 г. барымтачи Тобуклинской волости угнали «значительное число» рогатого скота и баранов у казахов Канжигалинской волости и до 40 лошадей у казахов Чор-Каракисетской волости. Для разбирательства были посланы: в Канжигалинскую волость урядник Путинцев, в Тобуклинскую — урядник Быков с сыном султана Батыра Ачимантаем (Батыр Букеев был управляющим Чор-Киргизской волости). Сам факт появления военного отряда в Степи заставил барымтачей вернуть похищенное «миролюбивым образом, по степному обычаю» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 360. Л. 17—19 об.]. В октябре 1826 г. в Каркаралинский окружной приказ обратился временный управляющий Дадан-Тобуклинской волостью ходжа Сарыкул Садырхожин, который «для порешения междоусобных претензий» между тобуклинцами и коянши-тогайцами просил командировать нескольких казаков. В ответ на эту просьбу Каркаралинский окружной приказ дал предписание начальнику военной стражи Каркаралинского округа сотнику Карбышеву назначить урядника с несколькими казаками для отправки в «беспокойную» волость [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 448. Л. 3—3 об.]. Однако на этот раз С.Б.Броневской не согласился с отправкой военного отряда, вынеся вердикт: «Не могу изъявить согласие на командирование казаков в Дандан-Тобуклинскую волость по удаленности кочевок от приказа» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 448. Л. 7]. Хотя отряд так и не был послан, но слух о его возможной отправке произвел эффект на виновных в отгоне лошадей скота — они отдалились от границ, не желая возвращать похищенное и опасаясь уголовного преследования. В первой четверти XIX в. большую активность проявляли казахи Козганской и Туртукульской волостей. Только за период с 1819 по 1824 гг. они угнали у казахов других волостей свыше 2 000 лошадей [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 363. Л. 10, 11 об., 12, 14 об., 17 об., 20—20 об., 21 об.]. В декабре 1824 г. начальник Омской области С.Б.Броневской обратился с воззванием к султанам, биям, старшинам и почетным казахам Туртукульской и Козганской волостей, в котором он упрекал их в том, что «в киргиз-кайсацкой степи появились многия безпокойные люди, которые, производя баранту и даже убийства, не раскаялись поныне в своих преступлениях; а родоначальники их сами подавали повод к тому или не хотели удерживать от сего. По таковым безпорядкам не малое число киргиз доведены до совершенного разорения и нищеты, оставлены без дневного пропитания». Теперь же, когда, по словам омского начальника, «вопль и жалобы разоренных от баранты киргиз достигли наконец до верховного правительства», готовится к выступлению в Степь «императорское войско» для «усмирения непослушных». Давая последний шанс враждующим родам на примирение, С.Б.Броневской обещал, что если и на этот раз не будут удовлетворены взаимные иски, то «вслед за сим вступит к вам команда для взыскания всего, что было отнято и пограблено сильным у слабого» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 363. Л. 23—24 об.]. Данное послание должно было быть прочитано публично в аулах Туртукульской, Козганской, Кылды-Караульской и Ногай-Караульской волостей в течение 25 дней. Чтобы казахи были уверены, что данное донесение исходит именно от начальства, советовалось, чтобы его зачитывали грамотные татары и муллы. Начальнику Каркаралинского окружного приказа Елгину было поручено выехать в урочище Кызылтау, чтобы предупредить казахов о скором появлении казачьей команды, которую они не «должны опасаться, и даже наоборот, могут идти навстречу к команде, если узнают, что она выступила в степь и есть ли имеют претензии на Туртукульскую и Козганскую волости» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 363. Л. 25—26 об., 29—29 об.]. Отдельно С.Б.Броневской обратился к наиболее влиятельному бию Туртукульской волости Чону Идигину с требованием удовлетворения всех претензий, в противном случае начальник Омской области обещал «нарядить в подведомственную вам волость военную команду для взыскания ограбленного в разные времена скота и имущества» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 605. Л. 58—58 об.]. Параллельно с обращениями к знатным и влиятельным ордынцам враждовавших родов С.Б.Броневской отдал приказ о подготовке двух военных отрядов, каждый в составе трех эскадронов, 50 пеших стрелков и двух конных орудий. Один из отрядов формировался в форпосте Песчаном под командованием полковника Парерацкого, а другой в крепости Пресновской под командованием бригадного командира майора Симанова [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 363. Л. 31]. Начальник Каркаралинского окружного приказа Елгин, по приказу отправившийся в урочище Кызылтау, докладывал с места, что новость об отправке военной команды была воспринята казахами спокойно. Более того, к урочищу Кызылтау для «миролюбивого между собою с каракисецкими волостями по прежним своим барантам решения» прибыли султан Нуралы, Абет и бий Чон Идыгин из Туртукульской волости. Сами бии и султаны Туртукульской и Козганской волостей писали С.Б.Броневскому, что готовы удовлетворить претензии «по справедливости». Однако не все казахи встретили посланников сибирской администрации благосклонно. Бий Туртукульской волости Туруайгыр прямо говорил одному из чиновников: «Я с Россией никаких сношений не имею, у нас в волости воров нету, лошадей не угоняли, а есть ли России угодно отобрать силою оружия, так мы сами без такового не отдадим». Бий несколько раз бросал письмо от войсковой канцелярии на землю, говоря, что Россию «знать не хочет». Тем не менее, угроза появления военного отряда в Степи и увещевания местных властей заставили биев враждовавших родов удовлетворить иски по взаимным угонам скота. Потребность в военном давлении, таким образом, отпала, и приказ об отправке казачьих команд был отменен [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 363. Л. 81, 107—107 об., 137—137 об., 147, 150—150 об.]. В продолжение своей политики в 1831 г. С.Б.Броневской обратился к Сибирскому Комитету с ходатайством о разрешении командировать военные отряды для разбора межродовых споров казахов за пределы округов Среднего жуза и даже на территорию Старшего и Среднего жузов [5. С. 255]. Это предложение противоречило действовавшему законодательству. Согласно § 65 и 66 «Устава о сибирских киргизах» преследование казахов внешних округов, виновных в барымте, было запрещено, если они уходили в другие округа [8. С. 98—99]. Мотивировал свою просьбу начальник Омской области тем, что «ограбленные киргизы, теряя надежду на возвращение своей собственности, пущаются сами на баранту, и даже некоторые волости убежали из округов единственно от сей причины» [5. С. 255]. Необходимо отметить, что между сибирским и оренбургским ведомствами существовало определенное соперничество, вызванное и разными подходами в управлении Младшим и Средним жузами, и личными неприязненными отношениями между губернаторами двух регионов. Однако в вопросах, касавшихся преследования казахов, виновных в бырымте, совершенной в пределах «чужого» жуза, чиновники обоих ведомств пытались проводить согласованную политику. В качестве наглядного примера удачного взаимодействия местных властей можно привести дело, возникшее в 1835 г. между казахами Младшего и Среднего жузов. Летом 1835 г. казахи кыпчакского рода Младшего жуза, подведомственные султану Джанторе Джигангерову, отбарантовали у казахов Кокчетавского приказа Среднего жуза до 3000 лошадей. В октябре того же года у баимбетовцев Кыпчаковской волости было угнано еще 700 лошадей. При нападении был убит почетный бий Алыпкаш Наков, а 7 человек захвачено в плен [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 866. Л. 3]. Старшина Атагаевской волости Джингара Байтокин обратился к омскому начальству командировать вместе с ним нескольких казаков «для решения с виновными по киргизским обычаям». Ввиду того, что в барымте были виновны казахи оренбургского ведомства, сибирское пограничное начальство обратилось в ОПК с просьбой посодействовать возвращению баимбетовцам лошадей. Пограничная комиссия, в свою очередь, в январе 1836 г. дала султану-правителю Восточной части Младшего жуза Чутаю Бахтыгирееву поручение «учинить разыскание и, буде окажется оное справедливым, то захватить виновных и возвратить похищенное» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 866. Л. 1—1 об., 7, 8—8 об.]. В итоге для решения междоусобных претензий было решено направить в кочевья кипчакского рода султана-правителя Чутая Бахтыгиреева, старшину «обиженной» стороны Джингару Байтокина, которых сопровождал отряд казаков. Но, прибыв на место, делегация переговорщиков подверглась нападению кыпчаков, которые, потеряв одного человека убитым, «рассеялись и обратились в бегство». При повторном посещении исенгул-кыпчакского рода претензии старшины Байтокина были все же удовлетворены сполна «частию скотом, частию же деньгами, всего на сумму 45 591 рубль» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 866. Л. 35—36 об., 44]. При направлении в Степь военных отрядов, целью которых было прекращение межродовой барымты, существовала реальная опасность военных действий против невиновных родов. Для предотвращения этой угрозы, а также с целью выявления ложных доносов в оренбургском ведомстве местное начальство в своих инструкциях требовало от султанов-правителей, чтобы те в рапортах о межродовых усобицах всегда указывали следующие пункты: - точное время и место нападения; - точные сведения о том, кто подвергся нападению, сколько при нападении было раненых и убитых; - точное количество нападавших; - точные данные о ходе нападения, «каким образом происходил отгон скота». Особо оговаривался пункт о наличии доказательств для вынесения приговоров виновным [10. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1931. Л. 4—4 об.]. Данные инструкции были не излишними. Например, в марте 1829 г. управляющий жагалбайлинским родом султан Медетгали Турдагалиев сообщил в ОПК, что в феврале 1829 г. на кочевки биев жагалбайлинского рода напали казахи кипчакского рода и угнали 7 773 лошади. В апреле того же года ОПК предписала султану-правителю Восточной части жуза Джанторе Джигангерову узнать подробности угона и, «если окажется справедливым донесение, то с возможной скоростию возвратить забаратованных лошадей». В июне 1832 г. выяснилось, что «лошадей никогда отбарантованных не было» [10. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1885. Л. 1, 2—2 об., 10]. Следует указать, что отправке в Степь военных отрядов, как правило, предшествовали воззвания местного начальства к враждующим сторонам с призывом к примирению. В этих призывах русские власти пытались внушить казахам мысль о том, что межродовые распри являются уже государственным преступлением, которое «карается со всей строгостью закона». Некоторые из подобного рода воззваний, принадлежащих С.Б.Броневскому, мы уже приводили выше. В качестве примера можно также привести обращение председателя ОПК Г.Ф.Генса, направленное в сентябре 1831 г. биям шектинского и шомекеевского родов с призывом договориться по всем взаимным претензиям. В противном случае чиновник угрожал, что враждующие рода останутся «у начальства на замечании как люди неблагонамеренные» [10. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1899. Л. 8—8 об.]. Другой пример — обращение М.В.Ладыженского, сменившего Г.Ф.Генса на посту председателя ОПК. Когда весной 1847 г. барымтачи рода торткара угнали 700 лошадей у казахов аргынского рода, он направил старшинам беспокойного рода ультиматум с требованием изъявления покорности правительству и возвращения угнанного скота. Такие ультиматумы, если не были подкреплены угрозой военных санкций, обычно не действовали, и бии шекты и шомекей оставили обращение Г.Ф.Генса без ответа. Однако уже в конце 40-х гг. XIX в., когда позиции России в Казахстане значительно укрепились, игнорировать русские власти решались далеко не все. Так, старшины торткара вынуждены были в ответ на призыв М.В.Ладыженского удовлетворить иск аргынов (правда, вернули далеко не все, только 81 лошадь) [10. Ф. 4. Оп. 1. Д. 448. Л. 51—52 об.]. С середины 30-х гг. XIX в. российские власти старались ограничивать практику отправления военных отрядов в Степь для разбирательства дел по взаимным претензиям казахов, признавая ее даже «во многих отношениях вредной» [11. С. 74]. Изменение политики было вызвано несколькими причинами, среди которых и сложность организации (особенно в зимнее время), и затратность военных экспедиций вглубь кочевий, и людские потери среди казаков во время преследований барымтачей. В июне 1834 г. сибирское военное начальство отдало приказ омскому областному начальнику о запрете командировок в Степь для разбирательства дел по частным искам между казахами, «ибо они служат одним только отягощением для казаков, да и в такую даль, как сия командировка, люди не иначе могут быть посланы как по самой крайней необходимости». Приказ был издан после того, как в Козганскую волость был послан отряд в составе 10 казаков, одного урядника и губернского секретаря Киржацкого по жалобе об угоне скота у биев Кубея Каменова и Акамбая Джанузакова на сумму 13 865 рублей [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 444. Л. 50]. В декабре 1835 г. Омское областное правление обратилось к западносибирскому генерал-губернатору с просьбой о разрешении посылки в Степь отрядов казаков к независимым от России казахам «для разбирательства в претензиях верноподданных казахов». Но губернатор повторил свой июньский приказ, добавив, что «приказы не могут предпринимать никаких военных экспедиций, к тому же, неоднократные примеры происходивших убийств наших казаков в степи убеждают более всего на воспрещение подобных командировок» [10. Ф. 338. Оп. 1. Д. 444. Л. 98]. Но главная причина ограничения практики использования военной силы была связана с угрозой возмущения казахов действиями казачьих отрядов. Как образно подметил еще в 1816 г. командующий Отдельным сибирским корпусом Г.И.Глазенап, «частые, почти ежемесячные, отправления в степь казачьих отрядов для разбора баранты сопровождались всегда самоуправством и жалобами так, что сия расправа была хуже самой тяжбы» [1. С. 53]. Оренбургские власти, обычно выступавшие за сохранение автономии казахов, также пытались избегать использовать военную силу для разрешения межродовых конфликтов (следует отметить, что более насущной задачей для оренбургской администрации в тот период было прекращение нападений на саму пограничную линию). В августе 1838 г. оренбургский военный губернатор В.А.Перовский предписал ОПК, чтобы все междоусобные дела казахов были поручены самим же казахским начальникам. Только по наиболее важным делам разрешалось передавать спорные дела на рассмотрение ОПК «с объяснением причин необходимости разбора дел именно там» [10. Ф. 4. Оп. 1. Д. 4679. Л. 101 об.]. В ноябре 1845 г. председатель ОПК М.В.Ладыженский в связи с постройкой двух новых укреплений, Оренбургского и Уральского, обратился к оренбургскому военному губернатору с просьбой подчинить эти укрепления ОПК, «без разрешения и наставления которой они не должны действовать ни против киргизских мятежников, ни вмешиваться в дела мирных ордынцев» [10. Ф. 4. Оп. 1. Д. 395. Л. 2 об.]. Местные колониальные власти стали возлагать функции урегулирования межродовых усобиц на самих казахов, в первую очередь, на казахскую верхушку — султанов, родоправителей, старшин, которые теперь выполняли функции российских администраторов. Так, в сентябре 1847 г. до Оренбурга дошли слухи, что в Степи появились «хищнические шайки» численностью в 100 человек, которые нападали на казахов, занимавшихся земледелием, и, кроме того, грабили торговые пути с намерением прервать сообщение между Оренбургом и степными укреплениями. Однако ОПК приказала отправить не отряд казаков, на который «нужны средства, и его могли бы недружелюбно встретить мирные киргизы», а сформировать легкий отряд из 100 казахов и уже его силами разгромить «шайки» [9. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 183 б. Л. 30 об.— 32]. Совсем отказаться от практики отправления казаков в Степь все же не получалось. В апреле 1847 г. казахи кабакского рода численностью 52 человека угнали у казахов рода торткара 950 лошадей, захватив в плен 5 человек. В данном случае пограничному начальству пришлось послать отряд из 80 казаков, которому удалось «отбить все захваченное» и вернуть пленных [9. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 183 б. Л. 36—36 об]. В апреле 1846 г. для прекращения «всяких неприязненных столкновений» между оренбургскими и сибирскими казахами был опробован другой метод. В аулах, кочующих по реке Тургай, были сформированы постоянные разъезды численностью от 100 до 150 прилинейных казахов под начальством управляющего узинского отделения хорунжего бия Байгуджи Яшгурчина. На них была возложена обязанность разъезжать по дальним аулам, «стараясь разъяснить киргизам гибельные последствия междоусобий и имея при том неослабное наблюдение за спокойствием в кочевьях». Кроме того, разъезды должны были сообщать на линию любые сведения о «появлении мятежников». ОПК признала эту практику достаточно эффективной, т.к. уже в июле начальнику наблюдательной команды удалось вытеснить из пределов Младшего жуза «шайку сибирских барантовщиков» [9. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 183 а. Л. 267—267 об.]. Наряду с этим в 40-е гг. XIX в. ОПК также стала активно использовать практику посылки в Степь в летнее время султанов-правителей с военными отрядами в составе 200 уральских или оренбургских казаков. Вводя эту практику, ОПК руководствовалась соображением, что «вообще ближайшее наблюдение за поступками киргиз среди кочевьев и быстрое преследование всякого совершенного неблагонамеренными ордынцами преступления с доставлением обиженным немедленно удовлетворения можно считать безошибочно главнейшими средствами к водворению спокойствия в Орде и ея благоустройства» [9. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 215. Л. 16]. Данная мера тоже имела определенный эффект: султанам-правителям в ходе летних передвижений по подведомственным им территориям удавалось на месте разрешать многие конфликты. Таким образом, практику отправления в Степь военных отрядов, которым вменялось принуждать виновные рода удовлетворять иски потерпевшей стороны, можно признать достаточно эффективной, но с середины 30-х гг. российские власти стали ограничивать использование этого метода, поскольку появление военных отрядов в Степи всегда ассоциировалось у казахов с военной угрозой. Более эффективной оказалась мера использования традиционных институтов казахского кочевого общества, при котором учитывались особенности общественного устройства казахов, их менталитет и т.п. Одной из наиболее удачных и действенных мер стала организация съездов султанов, биев, родовых старшин враждующих родов, которые под надзором правительственных чиновников должны были «полюбовно» уладить все споры. Данные меры способствовали тому, что к началу 60-х гг. XIX в. межродовые конфликты казахов практически прекратились.

About the authors

Alexander Leonidovich Perfiljev

Nizhnevartovsk State University of Humanities

Email: delagardi@mail.ru
Candidate of History

References

Supplementary files