IRISH INTELLECTUAL IN FRENCH KINGDOM OF THE IX-TH CENTURY: SEDULIUS SCOTUS AND HIS TREATISE «ON CHRISTIAN RULERS»

Full Text

Если верить «Ульстерским Анналам», 840 г. можно считать началом планомерного скандинавского вторжения в Ирландию, которому предшествовала череда грабительских набегов и разорений. Под натиском «язычников», «чужеземцев», «галлов» (Михайлова 2012: 20-24), как нередко называли викингов местные жители, значительно усилился отток населения на континент. Бегством спасались не только представители знатных родов и церковные иерархи, но и те, кто посвятил себя ученым занятиям: философы, богословы, грамматики, астрономы, географы. Преодолевшие Ла-Манш ирландские эмигранты далеко не всегда находили теплый и благодушный прием во Франкском королевстве. Для большинства его жителей они были «пришельцами» (“advenae”) и «бродягами» (“vagi”), язык, речь, манера поведения, быт и нравы которых производили странное, порой отталкивающее впечатление. До нас дошли некоторые шутки, демонстрирующие восприятие франками заморских гостей: в одной из них предлагалось отказаться от ненужной буквы “c” и таким образом обыграть якобы близкие по смыслу слова “Scottum” («ирландец») и “sottum” («глупец») (Шайтан 1925: 185). Впрочем, даже при столь прохладном отношении ирландцы чувствовали себя гораздо лучше и безопаснее на континенте, чем дома. С приходом к власти Карла Лысого (823-877) - представителя династии Каролингов и одного из крупнейших в Европе IX в. покровителей образованности - ирландские “advenaе” получили надежду обрести в его лице заступника и благодетеля, который предоставил бы им кров, пищу и возможность для ученых занятий. В 848 г. в специальном посольстве, направленном ко двору короля, приняли участие несколько видных книжников, в том числе Седулий Скот (лат. Sedulius Scot[t]us, ирл. Siadhal, Shiel) (Brunhölzl 1975: 449-466). Строго говоря, мы можем лишь предполагать, что интеллектуал входил в круг лиц, прибывших в курию от «короля ирландцев» (“rex Scottotum”). Было ли это посольство Маэлсехнайлла, короля Миде, или Олхобара, короля Кашеля - выяснить пока затруднительно (Бирн Ф. Дж. 2006: 297), однако цель его вполне понятна - сообщить франкскому государю об очередной победе над норманнами и заручиться его военной поддержкой. При этом группа книжников, задействованная в данной дипломатической миссии, вероятно, в качестве переводчиков имела свои планы. Подле себя Карл Лысый собрал наиболее известных и одаренных «людей знания» (среди которых особым положением обладал, например, Иоанн Скот Эриугена). Примкнуть к королевской «придворной академии» мечтали многие, и Седулий Скот, вполне вероятно, не исключение. Он принадлежал к той «стае философов», если воспользоваться образным выражением Эйрика Оксерского (Шайтан 1925: 183), что достигла франкских пределов ради защиты и мирной жизни. Поэт, писатель, знаток грамматики и античной литературы, он родился, вырос и получил образование у себя на родине, там же изучил древнегреческий язык и преуспел в стихосложении. К числу его сильных сторон также следует отнести глубокие познания в философии и богословии, позволившие создать серию комментариев к Евангелиям и апостольским Посланиям, копировавшимся и переиздававшимся в Западной Европе вплоть до XVI-XVII вв. К середине IX в. Седулий Скот, до этого не возникавший на континентальном ученом и литературном небосклоне, явился подлинной «звездой». Приблизительно на десять лет - с 848 по 858 гг. - Франкское королевство стало для Скота вторым домом, и за столь краткий срок ирландский интеллектуал успел внести значительный вклад в «Каролингское Возрождение». Каждый его из трудов - от антологии афоризмов античных и раннехристианских авторов “Collectaneum” (Sedulius Scotus 1988), поэтического сборника “Carmina” (Sedulius Scotus 1991) до перевода с греческого «Псалтири» (“De psalterio latine vertendo et emendando”) и обширных комментариев к вероучительным, богословским и грамматическим текстам (например, “Commentum in Maiorem Donatum Grammaticum”) - составил целую главу в истории западноевропейской книжной культуры эпохи раннего Средневековья. Сведений о его жизни крайне мало, лишь собственные труды Седулия позволяют восстановить некоторые вехи биографии и творчества. Известно, что после посольства к королю, которое, судя по всему, не имело успеха, Скот нашел пристанище в Льеже. Вместе с соплеменниками - Фергусом, Марком, Беухельмом, Бландом и др. - он создал нечто вроде небольшой общины, которой покровительствовал местный епископ Хартгарий (Hartgarius). Иноземцам выделили сырое, темное и весьма худое жилье, из-за чего Седулию пришлось в отдельном послании просить благодетеля дать новые покои. И все же, как Скот замечал в своих поэтических работах, им повезло, ведь помимо прочего ирландцам разрешили преподавать в одной из школ диоцеза, что позволило не только найти применение собственной учености, но и получить средства к существованию. Отношения Седулия и Хартгария развивались в рамках модели «художник - меценат»: в творениях «нового Вергилия», как сам себя именовал Скот, встречаются частые, выдержанные в античной стилистике, поэтические восхваления епископа, описывающие его достоинства, добродетели и заслуги. Однако интеллектуал никогда не ограничивался только Льежем, поддерживая переписку со многими церковными деятелями, представителями аристократических родов и даже потомками Карла Великого: сохранились послания, адресованные трем враждовавшим братьям: императору Лотарю I, Карлу I Лысому и Людовику II Немецкому. Седулий Скот искал внимания «сильных мира сего», и они благосклонно отвечали ему взаимностью. Благо, многогранный литературный талант ирландца, порождавший произведения разного жанра, от эклог и эпиграмм до гимнов и панегириков, отвечал интересам их собственного увековечения. Преподавание в льежской школе и тесное общение с епископом Хартгарием способствовали вхождению Скота в местную духовную элиту; об этом косвенно может говорить тот факт, что Седулий, видимо, одним из немногих иноземцев сопровождал своего покровителя в путешествии по Италии. Позднее, около 858 г. он поступил на службу к Медиоланскому архиепископу Тадону. Пребывание в постоянном диалоге с властью (а писал ирландец еще и супруге императора Лотаря I Ирмингарде), а также умение быстро и оригинально отозваться на современные события - все это, помноженное на ум, талант и легкость пера, естественным путем предопределили появление работы, снискавшей ему славу одного из крупнейших «политических» мыслителей Средневековья. Наряду с тем, что Седулий Скот в рамках небольшого творения умел мастерски превознести того или иного покровителя, он также мог создать и более пространное, глубокое в теоретическом плане сочинение, которое можно было бы сейчас назвать «программным». Речь идет о трактате «О христианских правителях» (“De rectoribus christianis”) (Гладков. В печати; Sedulius Scotus 1857). Употребление в его названии лексемы “rector” («правитель»), а не “rex” или “princers” не является случайным, т.к., скорее всего, отсылает к известной этимологической выкладке Исидора Севильского (ок. 560-636), позднее ставшей афоризмом - “rex a recte regendo”. Седулию было важно увязать слова “rector” (правитель) и “recte” (право) в некую смысловую логическую линию, в самом сочинении подробно описав, при каких условиях (внутренних и внешних) и на основании какого права - божественного и человеческого - кто-либо удостаивается стать государем. Наконец, в титуле он заключил и другой очевидный подтекст. Рассуждая о сопоставимости “rector” и “rectus” («правильный»), Скот подошел к проблеме сравнения двух властителей - «правильного» («истинного», «справедливого») государя и его полной противоположности - «неправильного» («беззаконного», «несправедливого») тирана. По форме, сочетающей прозаические и поэтические части, трактат ирландца напоминает знаменитое сочинение Боэция «Об утешении философией» (“De consolatione philosophiae”). Впрочем, не только композиционное сходство, но и близость ряда тем (в частности, о фортуне) подтверждает данное наблюдение. Многие источники использовались при работе над трактатом: Священное Писание, труды Бл. Августина, Боэция, Беды Достопочтенного, Григория Великого, Исидора Севильского, Кассиодора. Остается открытым вопрос о времени создания сочинения и его адресате. Упоминание на страницах «О христианских правителях» Людовика I Благочестивого (Sedulius Scotus 1857: 307), умершего в 840 г., дает некоторые основания допустить, что трактат был написан после этой даты. Однако не совсем понятно, когда именно. Позднейшая приписка к титулу “ad Carolum Magnum vel Ludovicum Pium”, отсутствующая в ранних рукописях и воспроизведенная при издании трактата в XIX в. аббатом Ж.-П. Минем, вносит лишь дополнительную путаницу. Скорее всего, эта приписка - итог чтения 9-й главы трактата, в которой в одном ряду помещены имена Карла Великого и Людовика I (Sedulius Scotus 1857: 307). Вероятно, Седулий задался целью в данном разделе изложить родословную благочестивой власти, наследованной от древних времен Карлом Великим («Августом»), а после него воспринятой «благочестивейшим» Людовиком I (“Ludovicum piissimum”) (Sedulius Scotus 1857: 307). Перед нами концептуальное изложение идеи «перенесения империи» (“translatio imperii”), правда, преподанное в специально завуалированном виде. Примечательно, что Седулий Скот при изложении истории передачи власти от отца к сыну ничего не сказал о трех наследниках Людовика I - Лотаре I, Карле I Лысом и Людовике II Немецком, и сделал он это сознательно. Умолчав о здравствовавших на момент написания трактата Каролингах-современниках, ирландец весьма подробно поведал о тот, как важно государю сохранить терпение, избегать гнева и оставаться миролюбивым (“princeps pacificus”) даже под напором раздоров (“impetus discordiarum”) (Sedulius Scotus 1857: 307). Кому же было предназначено данное наставление? Полагаю, что адресовалось оно, в первую очередь, Лотарю I, обладавшему правом (отсюда связь с названием всего сочинения) старшинства на главенство в империи деда, но также и остальным братьям, которым следует прислушаться к гласу разума и прекратить раздоры. Собственно, именно поэтому Седулий избегает называть их по именам, дабы лишний раз своим веским словом не давать повода для усиления обид или обмена претензиями. Тем не менее, в частных посланиях он обращается к каждому, как бы «компенсируя» недосказанное в трактате, пользуется особым расположением жены Лотаря I Ирменгарды, а также его дочери Берты. И 9-я глава, и всё сочинение являются, по сути, произведением, логически выверенным и по дипломатически сдержанным призывом к миру. Написано оно было в период острой борьбы Лотаря I, Карла I Лысого и Людовика II Немецкого за власть и преследовало единственную задачу - продемонстрировать катастрофичность сложившейся ситуации, при которой некогда единая империя раскололась на три враждующие между собой части, а заодно показать путь выхода из сложившегося положения - ведение переговоров, мирное урегулирование с перспективой последующего объединения. Итак, следуя логике данного рассуждения, становится очевидно, что трактат написан не только после 840 г. (т.е. кончины Людовика I) и 843 г. (т.е. заключения «Верденского договора»), но и даже после всей последующей череды неудачных дипломатических съездов. Имеется достаточно оснований предложить более конкретную дату подготовки «О христианских правителях» - 853 г. В этот год Лотар I, Карл I и Людовик II в очередной раз сели за стол переговоров, выбрав для столь важной встречи именно Льеж. Ответить на вопрос, - исходила ли инициатива создания сочинения со стороны епископа Хартгария, благоволившего Седулию Скоту и высокого ценившего его литературные дарования, или от иных высокопоставленных иерархов, - затруднительно. Однако нет сомнений в том, что именно Церковь, особенно заинтересованная в прекращении междоусобных конфликтов, кровопролития и восстановлении собственного полноценного влияния на всей территории некогда значительной империи Карла Великого, дала импульс к составлению трактата, утверждающего принципы миролюбия, призывающего к единству и согласию. «О христианских правителях» в жанровом отношении выдержан в духе т.н. «зерцала короля» (“speculum regis”) (Гладков. В печати) и вполне может быть сопоставим с не менее яркими произведениями, увидевшими свет в IX в. - трудами Смарагда Сен-Мишельского, Ионы Орлеанского, Хинкмара Реймского. Каждый из указанных авторов в рассуждениях о королевской власти и ее высоком предназначении, допуская расхождения в частностях, расстановке акцентов и раскрытии нюансов, сходился в одном: путь государя (“via regni”) - это «служение» (“ministerium”). Соединение в данном понятии сразу нескольких смыслов - «служение» как исполнение обязанностей и «служение» как избранничество и миссия - делало его своеобразным «концептуальным ядром» всех построений каролингских интеллектуалов. И Седулий Скот, ирландец по рождению, продолжил в своем трактате общую для континентальной политической мысли линию. Наконец, он воспринял и развил характерную для подобной назидательной литературы модель разделения власти на “auctoritas” и “potestas”, что дало ему возможность на высоком теоретическом уровне обосновать необходимость подтверждения со стороны правителя исключительного значения Церкви и ее служителей в обретении им особых прерогатив. Подобное признание не означало формальную декларацию «принципа старшинства», при котором власть духовная автоматически ставилась выше власти светской, но предполагало практическое воплощение - отсюда следует идея Седулия, впрочем, не новая, о том, что король - это защитник Церкви, опора духовенства, храмоздатель и покровитель монашеской учености. В каждой главе трактата (а их всего 20) Скот последовательно рассматривает все компоненты того, что можно назвать «искусством государственного управления». И начинает он с обоснования значения «искусств» для, казалось бы, не связанной с ними непосредственно сферы - политического руководства. Всякое «искусство», несущее печать божественной мудрости (“sapientia”), транслирует из горнего мира в дольний (в «земное царство», по терминологии Бл. Августина) столь необходимое для неискаженного восприятия действительности и благочестивого образа жизни «знание» (“scientia”). Фактически, «знание», обретенное самостоятельно, или извлеченное из советов мудрецов, приобретает качества добродетели; оно стоит в одном ряду со «справедливостью», «умеренностью», «благоразумием», «милосердием», «силой», «терпением» и др. Все благие движения души государя в сочетании с соблюдением законов, охраной справедливости, опекой Церкви, вниманием к наставлениям друзей и ученых мужей, стремлением во всем соблюсти установленную свыше меру ведут к тому, что правитель - истинный, бого- и миролюбивый - интересы подданных ставит выше собственных, а в самом факте служения усматривает подлинное счастье.

About the authors

A. K. Gladkov

Institute of Universal History of the Russian Academy of Sciences

Assistant Professor, Senior Scholar

References

Supplementary files