IZ «RUM-MILLET» V ROSSIYSKIE INORODTsY: NAChALO PROTsESSA GRUPPOOBRAZOVANIYa GORSKIKh GREKOV SEVERO-ZAPADNOGO KAVKAZA (PERVAYa POLOVINA XIX v.)

Full Text

Северо-Западный Кавказ становится ареной межимперского противостояния во второй половине XVIII в., когда несколько русско-турецких войн перенесли военные действия и на эту территорию. Левобережье Кубани входило в состав Анапского пашалыка Османской империи, правобережье было частью Крымского ханства. Помимо кочующих на правобережье Кубани ногайцев, крымских татар и живущих в Закубанье черкесов (западных адыгов) население региона постоянно пополнялось выходцами с Севера - беглыми крестьянами и казаками, недовольными реформами, проводимыми Российскими администрациями, а с Запада, Юга и Востока - турецкими, армянскими, греческими и еврейскими торговцами и ремесленниками, для которых обыденностью было перемещение по любым османским территориям от Диарбекира до Крыма, от Стамбула до Батума. В торговых путях Северо-Западный Кавказ был одной из «вершин» воображаемого треугольника: Анатолия (ýже - Понтийская область) - Крым - Северо-Западный Кавказ. С переселением части крымских христиан Екатериной II в Приазовье в 1777-1778 гг. (будущие мариупольские греки и нахичеванские армяне) этот «треугольник» превратился в «ромб», в котором Северо-Западный Кавказ занимает важное промежуточное звено между османским Понтом и российским Крымом, а также примыкающим к нему донским побережьем Азовского моря. Примером таких торговых и иных сетей может быть совокупность документов, собранных (в основном, в Российском государственном архиве древних актов) и опубликованных Ю. Головко, о торговых операциях в азовских портах в 1777-1782 гг. В этом сборнике встречаются факты торговых коммуникаций ростовского грека, пассажира рейса Царьград-Таганрог, понтийских (Керасунд, Унье, Трапезунд), анатолийских, архипелагских и константинопольских греков с Таганрогом (Головко 2008: 8, 63). Население Северо-Западного Кавказа юридически являлось подданными «турецкого» султана, но фактически османы контролировали лишь черноморское побережье Кавказа, поэтому, например, из адыгских «этнических» групп лишь отдельные натухайские общины и часть шапсугских находились под влиянием анапского паши. В последней четверти XVIII в. ситуация изменилась кардинально - после 1774 г. де-юре правобережье Кубани стало российским, и население Северо-Западного Кавказа оказалось под влиянием новых дискурсов, в том числе в области этнической номенклатуры. Левобережье Кубани, пространство проживания «черкесских» «этнических» групп, юридически до 1829 г. являясь турецкой провинцией с центром в Анапе, фактически представляло собой полунезависимую совокупность территорий между двумя империями - Российской и Османской. Каждая из империй стремилась распространить свою власть на население Северо-Западного Кавказа, часть которого признавало формальную юрисдикцию Блистательной Порты и фиксировалось в российских источниках как «турецкоподданные». Но фактически Закубанье и даже шире - Северо-Западный Кавказ - можно определить как фронтир - пространство взаимопроникновения между Империями в трех компонентах: территориальном, человеческом и процессуальном (Боук 2001: 148). По словам А. Рибера: «Обитатели пограничных зон между соперничающими империями были полиэтничны и склонны “к сомнительной лояльности”, т. е. переходили на сторону победителей в кризисные моменты» (Рибер 2004: 60-61). Дополняя цитированное выше, можно заметить, что в этот период многие группы еще не обладают этнической идентичностью, поэтому они скорее не полиэтничны, а полиидентичны (т. е. обладают набором идентичностей, ситуационно проявлявшихся в конкретном случае). В данный набор идентичностей входили конфессиональная, сословная, территориальная, общинная, родовая и иные модели. Империи боролись за население, одновременно распространяя свои принципы управления. Переселив на Северо-Западный Кавказ Черноморское казачье войско (далее - ЧКВ) в 1792-1793 гг. (Фролов 2005), Россия сделала коммуникацию с адыгскими (черкесскими) обществами каждодневным явлением жизни своих подданных. Переселенные казаки в своих повседневных практиках стали взаимодействовать с представителями адыгских этнических групп, а также с армянами, греками, евреями, проживающими в регионе. Например, нор-нахичеванские жители, армяне-купцы Минас Христофоров, Авак (Ован?) Петрович и Мурза Якимов, находившиеся на рыболовных заводиках по берегам в урочищах Темрюк, Бейсуг и Койсуг, в октябре 1792 г. способствовали получению леса черноморскими казаками во главе с прапорщиком Иваном Аристовым (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 190. Л. 66-67), а затем были приняты в войско и в начале XIX в. фиксируются как офицеры ЧКВ. По берегам Азовского моря располагались греческие рыбные заводы, во главе одного из них был грек Христофор Турчин, заключивший с вновь прибывшим ЧКВ контракт на продолжение своей деятельности (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 158. Л. 141, 153). Привлекая на свою сторону население Северо-Западного Кавказа, Российская империя формировала лояльность среди адыгоязычных христиан региона - армян и греков, но не гнушалась приемом на территорию ЧКВ мусульман - черкесов и татар. Продвижение на Северный Кавказ со стороны России было не только военным, а сопровождалось миграциями населения, созданием новых общин и исчезновением прежних (Barrett 1995: 579). Так, в 1799 г. на территории ЧКВ появился Гривенский Черкесский аул, а чуть позже Татарское селение Ады (Короленко 1902: 73-79, 89-95; Чемсо 2002), где концентрировалось выходящее из Закубанья население. Этнические (и иные) идентичности групп и обществ Северо-Западного Кавказа формировалась в результате «взаимодействия различных сил в масштабе всей макросистемы континентальных империй» (Миллер 2006: 36), в данном случае Османской и Российской империй. Армяне и греки, проживавшие среди адыгского населения Северо-Западного Кавказа, фиксировались в документах российской администрации как «закубанские», а позднее - как «горские» (Русско-адыгские 1957: 59; ГАКК. Ф. 774. Оп. 1. Д. 368. Л. 4; ГАКК. Ф. 720. Оп. 1. Д. 8. Л. 677 об., 680, 681 об.). В исторической науке применимо к этим армянам утвердилось понятие «черкесогаи» (Щербина 1916), ведущее свое происхождение от церковного территориального термина, хотя самоназвание представителей этой группы «ермел». Самоназвание греков «урым» тюрко-турецкого происхождения в адыгейском языке обозначает греков вообще и указывает либо на Крым, либо, минуя Крым, непосредственно на Анатолию и Понт, в качестве возможных источников заимствования (Кузнецов 1997: 31). Помимо заимствования данное понятие могло распространиться как термин правовой системы Османской империи, в которой миллет - категория, обозначавшая самоуправляющуюся религиозную общину. Всё население империи входило в тот или иной «миллет», который превратился в так называемое конфессиональное сословие. Существовали мусульманский, греческий, армянский, армянокатолический, латинский, иудейский миллеты и т. д. (Улунян 1994: 69-80; Ortaylı 2004: 15-22). В греческий «Рум-миллет» входило всё население Османской империи, относящееся к Греческой Восточной церкви, невзирая на лингвистические характеристики. Территория Северо-Западного Кавказа ко времени заселения российскими переселенцами (с 1792 г.) уже была давно «освоена» крымскими, нор-нахичеванскими, понтийскими армянскими группами, а также крымскими, понтийскими и мариупольскими греками. Ф.А. Щербина, ссылаясь на утверждения армавирских армян, писал о начале XVI в. как о времени появления их в Черкессии (Щербина 1916: 2). В «Пояснительной записке о личных правах туземного населения Кубанской области» чиновник Комиссии по разбору сословных прав утверждал: «Сии последние [«горские армавирцы»] вышли к Кубанским горцам из Крыма не позже конца XVI века и, заручившись покровительством сильных лиц водворились между ними вероятно с торговыми целями…» (ГАКК. Ф. 348. Оп. 1. Д. 9. Л. 55 об.). Семейная легенда черкесогаев Богарсуковых повествовала о переселении этого рода из Крыма к черкесам в середине XVII в. (Богарсуков 1913: 2). Эту же дату Богарсуковы сообщали российским чиновникам в своих прошениях (ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 798. Л. 22-24 об.). Документы свидетельствуют о связях крымских и «кубанских» армян. Подобные социокультурные и экономические отношения, несомненно, способствовали сохранению армянской идентичности у армян, живущих между черкесами. Крымские контакты оставались важными и после изменения демографической ситуации на Северо-Западном Кавказе: вывода армян, наряду с остальными христианами, из Крыма в 1780-е гг. и образования Нахичевани-на-Дону, а также появления на кавказской арене исторических событий черноморских казаков. Нахичеванские армяне (как мы уже показывали выше) не прекращали приезжать на правобережье Кубани и в Закубанье. Проживали армяне и греки в турецкой крепости Анапа, в центре оттоманских владений на Северо-Западном Кавказе, откуда периодически переходили/переселялись на российскую территорию. Об этом можно судить из переписки руководства Черноморского казачьего войска и османского чиновника, находящегося в Анапе. Мотивируя отказ выдавать бывших российских подданных - солдат и черноморских казаков, анапский паша говорил в 1793 г. российским представителям, что «вы же не отдаете беглецов “греческого и армянского закона”» (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 258. Л. 106). Кроме того, Н.И. Веселовский, ссылаясь на турецкий источник - работу Джевдета-паши «Викай-и девлети алия-и Османие» (События высокого государства Османского), пишет о наличии в турецкой Анапе большего количества армян, которые в 1780-е гг. даже добивались права «устроить свой квартал» (Веселовский 1914: 14). Сообщая о населении турецкой Анапы в 1808 г., Веселовский со ссылкой на Клапрота, указывал численность жителей около 3 тыс. чел., из которых «треть составляют турки, а прочие - черкесы, армяне и греки» (Веселовский 1914: 44). Российское завоевание Кавказа подразумевало «культурное освоение» территории и горских обществ: «письменная» культура «навязывала» бесписьменной свои формирующиеся понятия и категории, в том числе и этнического характера. Переход из одной социальной системы в другую сопровождался процессами «называния», «поименования» бытия, в том числе и определением таких статусных категорий, как, например, «дворянство» или «подданство». По имеющимся у автора архивным материалам первые семьи горских армян селятся в Гривенском ауле в 1804 г. В «Ведомости о числе содержащихся в Екатеринодарском карантине бежавших из плена из черкес разного звания людей и о числе выходящих в Россию из-за Кубани черкес и армян» видим даты выхода в российские пределы армянских семейств: 9.04.1804 г. армяне Хачадур Темгуов (Темиров) с женою его Дуспи, детьми Каспаром, Титу, Санупом, Панзиамом и с «ясирями из черкес»; армянка вдова Ширин с сыновьями Михаилом, Аванесом (его женой Занезан), дочерью Фиж; армянин Тич Баронов с женою Курин, сыном Балабаном и с «ясирями из черкес» переселились на «нашу сторону» и были поселены в Гривенский аул (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 491. Л. 6 об. - 8). 13 апреля переселяются армяне Киркор Мержанов, Повагем Агупов и «ясиры их из черкес», они тоже оседают в Гривенском Черкеском ауле (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 491. Л. 13). 30 апреля того же года вдова-армянка Даш с сыном Нахупшем и дочерью Наск попали в поле зрения Екатеринодарской карантинной заставы и были определены на жительство все туда же - в Гривенский аул (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 491. Л. 15-16 об.). В этом же деле встречается упоминание и о греках, прошедших через карантинные мероприятия 7-9 июня 1804 г. Но, судя по характеристике «жительствующий за Кубанью зашедший туда из Трапезона грек Данила Пандели (турецкоподанный Опандилов), жена его Екатерина, сын Иван, ясирь из черкес Анна Гошемаф», просящие о русском подданстве и о водворении в Таганрог или Мариуполь (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 491. Л. 46 об. - 47, 48), являлись временными жителями Закубанья, но имели крепостную из черкес, что свидетельствует об определенных социальных отношениях. С другой стороны, данный пример может быть показателен как в вопросе происхождения данной группы греков, так и их самосознания - раз имелись связи с греками Трапезунда, откуда эта группа могла произойти, и Мариуполя, куда они стремились. Скорее всего, благодаря именно этим связям у черкесоговорящих греков поддерживалось стабильное греческое/православное самосознание. Устойчивые связи христианского населения Северо-Западного Кавказа (армян и греков) с Понтом (и шире - с Анатолией) не только в торговых отношениях, но и в культурных коммуникациях отражены и в более поздних документах. 18 октября 1821 г. поступили в Екатеринодарский карантин вышедшие «в оной с закубанской стороны, пожелавшие вступить в вечное подданство Российскому престолу Греки Козьма Николаев сын Ямгур и Лефтер Иванов и Армянин Мурат Мадросов», которые на допросе сообщили о себе («чрез переводчика показали») сведения. «Козьма Ямгур, Лет ему от роду 36. Вдов, родом с Города Амасии что в Анадолии прилежащей к Черному морю, звания купеческого, имел у себя семейство жену Марию, дочь тамошнего купца Гаджиюрия; было с нею прижитых детей сыновей четыре: Николай, Харалампий, Иван и Кириак. Из сего семейства жена его умерла назад тому 5 лет, также и из сыновей Николай и Кириак умерли. А Харалампий 7 лет и Иван 5-ти теперь лет оставлены им у тестя Гаджиюрия в Амасии живущего - Целые уже три года отлучился он с того места Амасии по торговому промыслу на корабле купеческом анапского жителя турка Окуз-оглу, с намерением достигнуть в Крым в Город Феодосию, но противною морскою погодою занесено судно в Город Анап, Где он Козьма Ягмур пробыл пять месяцев а после того отправился в черкесам сапсугам к речке Обун, и тут по разным местам обращался до самого прибытия на сию сторону. Товары имел он свои собственные… на две тысячи круж. Из всех сих товаров продал в Анапе на пятьсот круж на наличные… между тем случалось ему бывать в Анапе где в турецкого купца Емер Али взял товару на семьсот шестьдесят круж в долг В прошедшее сего года лето с тем, чтобы оние теперь отдать… он Ямгур невыполнил потому, что те товары раздал в долг… почему Купец Емер Али осердясь и пригласивши десять человек черкес искал его Ямгура либо убить либо зафативши продать в плен о чем он Ямгур узнавши пригласил еще с собой Грека Лефтера Иванова и армянина Мурата в тех местах обращавшихся нанял пять черкес вывести его с теми товарищами к Российским границам, единственно с желанием вступить в подданство России. Заплатил из оных черкес первоначально одному живущему в ауле Богондур по имени не знает товаром на 80 круж, другому пистолет стоящий 60 круж, третьему кобылу стоящею 60 круж, четвертому саблю стоящею 43 кружи, а пятому седло и некоторое платье. Кои доставляли его попеременно тайным образом и избегали до самой Кубани и последний предоставил к Екатеринодарской пристани. Всем сим черкесам имен и из каких мест не знает. Намерение его Козьмы Ямгура простиралось еще и такое, чтобы вступя в подданство России достигнуть в город Феодосию к находящимся там родным его братьям Миная и Христаня Ямгуровых, кои были турецкоподданные; семейства их оставлены ими в Амасии, они же сами лет до тридцати торгуют по купеческому промыслу в помянутом Городе Феодосии; будучи же он в черкес в горах, слышал от приездившаго туда с Константинополя армянина Тороса, что будто бы те его братья нынешнего года летом семейства свои забрали к себе Феодосию, по случаю гонения на христиан турков» (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 803а. Л. 14-14 об.). Каждый такой нарратив позволяет увидеть новые формы коммуникации между различными армянскими и греческим группами, проливает свет на механизм перемещения их по Османской империи и через границы Российской империи. Второй грек Лефтер Иванов поведал историю, схожую с повествованием Ямгура, но обладавшую некоторыми особенностями: «Лет ему от роду 22. Холост родом с города Амасии что в Анадолии, имеет там родного отца из торговцев грека Ивана Тафриз-оглу, а матерь Катирину, отоль два года с половиною оставя тех родитилей в живых, отправился по торговому промыслу и з собственным товаром на купеческом туреческом корабле (которому хозяина имени не знает) прямо в Анап, в котором и по горам у Закубанцов и во владении нотухиж при речке Мозедич лежащем, также по местам у сапсугов обращался по таковому промыслу; но отдавши и свой товар разным народам и по разным местам в долги, и не получив оных, остался в бедственном положении, наконец по случаю носящихся в тамошних местах слухов о гонении на греков со стороны турков, полагая себе опасность возвратиться в свою Родину, назад тому дней 15 решился удалиться с Закубанской стороны и прибегнуть под покровительство российскому престолу; почему с места пребывания своего селения Мезинич владения Казабат оглу, знавши что грек Козьма Николаев Ямгур и армянин Мурат Мадросов недалеко оттоль находившись намерены также обратиться в Российские места, поехал к ним и вместе с ними прибыл к Екатеринодарской пристани, были провожаемы сюда черкесами за платеж, который производил грек Козьма, как он ему Лефтер объявлял; но чем именно сей платеж произведен ему Лефтеру неизвестно» (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 803а. Л. 15 об. - 16). Армяне, как более многочисленная группа в регионе, гораздо чаще встречаются в документах, иллюстрирующих масштабные перемещения в плоскости: Анатолия - Крым - Северо-Западный Кавказ - устье Дона. Этот «географический ромб», сложившийся в период функционирования Византийской и Трапезундской империй, продолжал поддерживать коммуникационную активность и в XIX в. В Закубанье транзитно проживали жители турецких городов Диарбекира, Эрзерума, других анатолийских мест, следовавшие в Карасубазар и Нор-Нахичевань (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 803а. Л. 12, 17; ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 904. Л. 1). В апреле 1824 г. инспектор Мазуренко, чиновник Екатеринодарской карантинной конторы докладывал Войсковому атаману Черноморского казачьего войска Матвееву о людях, пересекших российско-османскую границу по реке Кубань. «…Вышедшие с Закубанской стороны 16 числа сего месяца Турецкоподанные Два Грека… показывают.., что они оба Греческие Священники, турецкой державы города Трапезона прихода церквы Иоанна Крестителя. Когда воспоследовал в Турции между Греками и Турками мятеж, и от последних презрение и гонение вообще на Христиан, то турецкое начальство с ных первого священника Теодора томя тюремным заключением за то что исходатайствовал у Константинопольского патриарха дозволение о перестройке помянутой церкви по ея ветхости на новую, наконец наложили на него взыскание заплатить в Турецкую казну 16 000 левов, в числе коих испросив от доброхотных дателей 6 000 левов уплатил уже туркам, а 10 000 не находя способов в своих Соотечественников вовнутре Греции по безпрерывному безпокойству испросить, предположил намерение обратиться для сей надобности к Грекам и другим Христианам обитающим между Закубанскими народами; на что испрося позволение от трапезонского Греческого преосвященного митрополита Парфения и пашпорты, взяв с собою того же прихода младшего священника Теодора Егорьева, отлучились оттоль.., но нерешились отправиться к Закубанцам сухопутно спасаясь худых последствий от турков, а сыскали случай переехать судном чрез Черное море в Россию в Город Феодосию; оттоль пошли в Город Симферополь к Господину Гражданскому Губернатору и у него испросили без срочные Пашпорты Сентября 13 прошлого 1823 года на пропуск их чрез Черноморию сухим путем За Границу в Турцию, по коим чрез Здешний Центральный Карантин Ноября 3 и пропущены сии Священники. И спознавши Закубанью свою надобность и опасаясь итить сухим путем в свои места по тем же причинам кои выше сего пояснены, Возвратились в Россию на сей же Карантин, с таким намерением чтобы явиться лично к Господину Таврическому Гражданскому Губернатору и испросить у него новые пашпорта на проезд морем в Турцию, где удобнее им сыскать случай достигнуть к своим местам… Мещанка Черкасова, повыдясь она в городе Мариуполе с прописанными двумя греческими священниками и узнав что с них младший Теодор Егоров есть ближайший ея родственник потому что родная сестра ее Прасковья находится за ним в супружестве, и который объявил ей что он намерен иметь свидание со своим тестем а ея Черкасовой родным отцом Греком Иваном Лекторуком живущим между Абазинскими народами при речке Пчас, по Сему пожелала и она Черкасова вместе с ным Теодором отправится Закубань и повыдется с отцом и другим родством, на что испросила у господина Таганрогского градоначальника 13 сентября прошлого 1823 года пашпорт сроком на 10 месяцев, по коему с малолетним ея сыном Дмитрием, вместе с упомянутыми священниками при здешнем Карантине перепущена Закубань ноября 3 и оттоль сего месяца 16 числа возвратились и отправится на свое жилище в г. Мариуполь…» (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 904. Л. 10-11). Этот документ может доказывать существование не только постоянных торговых, но и брачных связей между греческим населением Закубанья, Мариупольщины и Понтийской историко-этнографической области. Кроме того, можно предположить, что османская административная система, включавшая Закубанье в Анапский, Потийский и Трапезундский пашалык (поэтому паша именовался трехбунчужным (ГАКК. Ф. 250. Оп. 1. Д. 8. Л. 6)), коррелировалась с границами греческой православной митрополии с центром в Трапезунде. Именно поэтому священники данного прихода направились к своему родственнику в Закубанье для сбора денежных средств и выполнили задуманное. Мариупольские греки тоже поддерживали отношения с населением Северо-Западного Кавказа, например, один из них, уроженец с. Мангуш, Иван Асланов в августе 1841 г. был зачислен в Черноморское войско (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 657. Л. 27). Близость нахождения Понтийской области (северо-восток Анатолии) способствовала наиболее активной коммуникации черкесогаев с понтийскими армянами. 31 августа 1832 г. комендант Геленджикской крепости полковник Чайковский докладывал о прибывшем в Геленджик человеке. «Турецкоподанный Армянин католик Богос Рафаилов, житель города Трапезонта, прибывший в Геленджик для торговли на купеческом судне из Сухум кале и билетом тамошнего Коменданта, как знающий хорошо черкесский язык употребляется мною в переговорах с приезжающими сюда Горцами; но как мало знающий по Русски, он переводит Черкесский язык на Турецкий, знающему сей последний язык Нашебургского пехотного полка Прапорщику Спиранди. Сей Армянин с 1811 года в продолжении 20 лет проживал по торговым делам между Черкесами, наиболее в окрестностях Геленджика и Суджук-кале; бывал во многих горских значительных местечках и аулах, совершенно знает местоположение и пути от Геленждика до Усть Лабы, и по берегу до Сухум кале» (ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 333. Л. 71-71 об.). Впоследствии этот человек принял российское подданство в 1834 г. и привез свою семью из Трапезунда (ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 383. Л. 42-42 об.). Третий раз Богос Рафаилов упоминается в 1848 г. в рапорте Начальника I отделения Черноморской береговой линии полковника Ясинского Временнокомандующему Черноморской кордонной линией Рашпилю. «Племянник... Богоса Рафаилова, Закубанский Армянин Хагуп Степан, живущий в горах близ Кубани на Инне (приписка на документе снизу простым карандашом - «Живет в мирном ауле Энем»), притесняемый постоянно горцами, которые действительно в настоящее время преследуют всех армян... изъявил желание переехать... к дяде своему в Новороссийск...» (ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 966. Л. 23). Особенно важно для нас упоминание о полилингвизме Богоса Рафаилова - знании им как турецкого, так и черкесского языков. В качестве переводчика в 1840 г. его приняли в штат 1-го Отделения Черноморской Береговой Линии в Новороссийске (ГАКК. Ф. 260. Оп. 1. Д. 37. Л. 63 об.). Пример инкорпорации анатолийского грека в черкесское общество описан в путевых заметках Тэбу де Мариньи, который в качестве купца, сотрудника русской торговой миссии, а затем вице-консула Нидерландов несколько раз посетил черкесское побережье Черного моря в 1813-1824 гг. В 1818 г. он побывал в районе р. Пшады: «Несколько черкесов вышли нам навстречу. Среди них был один старый грек, поселившийся в этой стране 40 лет назад; его женой была черкешенка, которая нарожала ему много детей и умерла 2 года назад от холеры. Этот старик пригласил нас войти в один из складов, где у него находилось около 600 пудов соли». И позже автор называл этого человека «греко-черкесом». Из слов Мариньи следовало, что грек занимался торговлей. Далее Мариньи сообщает имя этого грека и приводит ценные наблюдения о религиозной сфере: «5 мая, в воскресенье, грек Димо попросил у меня разрешения помолиться на судне, перед крестом в каюте; я охотно разрешил. Он принес несколько свечей из желтого воска, которые черкесы, как и мы, используют в своих религиозных обрядах, и зажег их в знак нашего искупления. С ним пришел один местный житель, который во время молитвы хранил уважительное молчание…» (Мариньи 2006: 36- 37, 42-43). Судя по этому факту, грек Димо не имел возможности проводить молитву в приемлемых условиях за неимением церковной атрибутики. Индивиды с двойственной греко-черкесской идентичностью выбирали стратегию адаптации и оставались жить среди черкесов. Англичанин Белл, путешествовавший по Черкесии в конце 1830-х гг., в письмах в мае 1837 г. несколько раз упоминал такую личность: «Человек, раненный в Абуне, происходящий из древнего греческого рода, и, похоже, являющийся знатоком седельного производства, в своем умении в том был полезен моему хозяину...». В другом письме от 22 мая 1837 г. Белл назвал этого человека «наш греко-черкес…» (Бэлл 2007: 119, 128). Практически нам очень мало известно о населенных пунктах, где в Закубанье проживали армяне и греки. Кроме вышеупомянутых («во владении нотухиж при речке Мозедич лежащем», «селения Мезинич владения Казабат оглу», «между Абазинскими народами при речке Пчас», «район Пшады», аул Энем), встречаются еще сведения об Армянских аулах, например, «в Чичинейских владениях» (черченевцы - часть бжедугов) (ГАКК. Ф. 250. Оп. 2. Д. 416. Л. 17). Или в 1822 г. «выбежавший из плена» рядовой Тенгинского полка Кирило Филиппов рассказывал, что два года назад был взят в плен и доставлен к «большому Салтану Магмет Кирею». Пытаясь бежать, Филиппов был пойман «Закубанскими Армянами Барсуком с товарищами, живущими в лесу под абазинскими горами в ауле называемом армянским и чрез четыре дня поведен ими в аул к Абазинскому князю Мегмет Кирею, тут за него заплатил он Магмет Кирей тем армянам 35 тюк кумачу…» (ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 63. Л. 46-46 об.). Попавший в Гривенский аул в 1823 г. грек Урус (Николай) Демтиров/Тентемиров/ Дмитриев/Дмитров в январе 1824 г. просил разрешения местного начальства пропустить его за Кубань «для взятья сюда его семейства для совместного его с ним жительства - в 10 душах обего пола состоящего, находящегося в Чирчинейском владении» (ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 157. Л. 1-10 об.), в другом документе - «в армянском ауле Хатузука в Чичинейских Владениях» (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 868. Л. 116 об.). Именно его семейство, связанное различными узами с черкесогаями Чентамировыми, Бароновыми, было первой греческой семьей, поселившейся в Гривенском ауле, соответственно, на земле ЧКВ, территории Российской империи. После Демтировых, вторым было семейство Николая Сафире, в ноябре 1832 г. «изъявившего желание водвориться на всегдашнее жительство в Гривенском ауле». В Екатеринодарском карантине рассматривалась его просьба, а также предложение Н.С. Заводовского «Грека Николая Сафире... перепустить из Закубани с его семейством». Вопрос был решен положительно: по явке грек должен быть перепущен в Марьянский кут с семейством и имуществом, в котором и подвергнут 21-дневному карантинному наблюдению (ГАКК. Ф. 324. Оп. 1. Д. 153. Л. 58, 61 об., 62). До этого на Екатеринодарском меновом дворе Николай Сафире показал, что он родился за Кубанью в «Абазехском племени», потом перешел на жительство в «Хамышейские владения в аул Гадьгабль», семейство его состоит из жены, двух сыновей и двух дочерей, и он желает поселиться в Гривенском ауле. Просьбу его удовлетворили (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 1286. Л. 2-4). Позднее, в июле 1840 г. из-за Кубани к Екатеринодарскому меновому двору прибыли грек Ян Какше (Кокше) с женою Урун-Хан и детьми: сыном Назаром, дочерьми Марьею, Софьею и Нашхо, а также семейство армянина Балдысара Григорьева с женою Еленою, сыном Вартерем, дочерью Гозарь и крепостным мальчиком Гачеке. В Екатеринодарском карантине 19 июля «при вспросе» прибывшие показали: «до сего же жительство они имели в Абазехского народа», переселились из-за Кубани по собственным своим желаниям и намерены водвориться в России на всегдашнее жительство, где начальство им укажет. 20 июля 1840 г. те же люди были допрошены уже в Канцелярии Наказного Атамана Войска Черноморского, где и сообщили следующие сведения. Армянин Богдасар Киркоров «показал», что ему 70 лет, жене его Елене 35, сыну Вартересу 17, дочери Кугар 15 и крестьянину Гажимафу 12. Все они вероисповедания григорианского, кроме крестьянина, происходящего из «Черкес Абазехского племени и исповедующего магометанскую веру». Жительство имели при речке Сухупс и с давнего времени имели желание перейти на жительство в Черноморию. В июне того же года, собравшись со всем имуществом, отправились в аул Хамышевского владельца дворянина Салимкирея, где находились до 17 июля, а потом прибыли на Екатеринодарский меновый двор, где и переправились вместе с 12 штуками рогатого скота и 3 лошадьми. Грек Яни Кокче сообщил: «ему 40 лет, жене Ханик 30, сыну Назару 13, дочерям Марье 10, Софии 6 и Сирме 3. Все они вероисповедания Греческого, жительство имели при реке Сухупс, вместе с армянином Киркоровым отправились в аул Селимкирея, откуда по прибытии в Екатеринодарский меновый двор переправились вместе с имуществом и 7 штуками собственного рогатого скота в российские пределы». Обе семьи имели «истинное желание принять присягу на верное подданство Государю Императору и поселиться на жительство в Гривенском Черкеском ауле» (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 1618. Л. 352-353 об., 381). Следующий по времени документ 1841 г. рассказывает о переходе на российскую территорию через Павловский пост «выбежавшего из гор Шапсугского племени» грека Семеона Серафимова 31 года с женою Пак (Пако) 28 лет, сыновьями (Маркидис (Маркидич, Марнизич) 12 лет, Андрей 9 лет, Степан 6 лет и Хапак 3 года). На месяц им были выданы кормовые деньги из расчета 10 коп. на взрослого и 5 коп. на малолетнего в день. Греческое семейство было водворено в Гривенный Черкесский аул (куренное управление), о чем и доложил «Куренный Атаман» урядник Гацук Татаюк. Серафимову был выдан билет о дозволении забрать два раза по три арбы леса, заготовленного в хуторе поручика Султана Сагат Гирея и доставить в Гривенский аул для устройства домовладения (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 1648. Л. 241-251). Таким образом, в Гривенском Черкесском ауле (с 1842 г. - станица) сконцентрировалось несколько семей горских греков: Демтировы, Серафимовы, Кокшевы, Дефтенковы/Довтенок (форма написания фамилии Деф(в)теровы/ Леф(в)теровы, адыгская форма, скорее всего, - Лекторук). Затяжной конфликт, вылившийся в разбирательства на страницах исторических документов, привел к миграции армян и греков из Гривенской Черкеской станицы. К декабрю 1847 г., когда составлялись сведения об армянах и греках Гривенского аула в связи с их переселением в Переясловскую станицу, горских греков насчитывалось 7 семей (фамилии Демтировы, Серафимовы, Кокшевы, Дефтенковы): 33 человека - 18 мужчин и 15 женщин (ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 1841. Л. 144-147 об.). В то же время, в первой половине XIX в. среди «вольнопромышленников торгующих закубанью» встречаются греки, которых позже на страницах исторических документов обнаружить не удалось. Например, «Грек Юрий Апостело» заплатил пошлину в размере 3 руб. 72 коп. на Екатеринодарском меновом дворе за перевоз через Кубань в ноябре 1843 г. 124 пудов 3 фунтов товаров «войсковыми каюками» (ГАКК. Ф. 252. Оп. 1. Д. 277. Л. 28). 19 апреля 1844 г. вышел на Екатеринодарский частный карантин «закубанский грек» Яков Тевдеров, при нем мать его Десеус, жена Серим, сын Берух, дочери Гацекун, Фав, Кулат, Нагуасх и воспитанник Тлесмих. Они были «только в необходимом одеянии» [то есть без товаров. - В.К.] и парой быков с арбой (ГАКК. Ф. 324. Оп. 1. Д. 666. Л. 14 об. - 15). Возможно, они вернулись в Закубанье или переехали в иные регионы. Православные греки и армяне, адепты одной из древних христианских церквей, в новых российских пределах получили особый юридических статус - «инородцы». Вышедший в 1832 г. во второй редакции «Устав об управлении инородцев» распространился на Кавказ. В Положении о Черноморском казачьем войске, Высочайше утвержденном 1 июля 1842 г., было зафиксировано: «В пределах... войска обитают инородцы под наименованием: 1. Владельцев. 2. им подвластных. 3. вольных Черкес и 4. Армян» (ГАКК. Ф. 720. Оп. 2. Д. 19. Л. 3; ГАКК. Ф. 252. Оп. 1. Д. 269. Л. 1 об.). Географически их определяли еще и как «азиатцев» (ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 457. Л. 55), наряду с адыгами, тем самым присоединяя к «горским» группам, дифференцируя от «европейцев» и выстраивая определенную иерархию. Таким образом, понятия «инородцы» и «горские» дискурсивно являются синонимами чуждости, многоаспектно характеризуя место черкесогаев и греков в иерархии представлений элит империи. Закубанские греки прошли трансформацию, аналогичную православному населению других периферийных районов Османской империи, где в первой половине XIX в. исчезла/модифицировалась миллетная система, например, на Балканах и в получившей независимость Греции (Roudometof 1998: 11-48). Итак, в первой половине XIX в. в условиях Кавказской войны и по итогам Адрианопольского мирного договора 1829 г. между Османской и Российской империями Северо-Западный Кавказ стремительно трансформировался. Из турецкой «глухой» провинции, части Анапского пашалыка он превращался в удаленную окраину все более и более внедряющейся на Кавказ Российской империи. Миллетная система, каким-то образом обуславливающая длительное существование христиан (армян и греков) в адыгском большинстве, потеряла свою актуальность. Перед греками, проживавшими среди местного населения, встал новый выбор, актуализированный, с одной стороны, российской колонизацией, с другой - исламизацией адыгов. Принятие российского подданства означало не только формирование новых связей, способствующих группообразованию (влияние русских православных священников, чиновников и т. д.), но и изменение прежних - с адыгами, пусть не до полного разрыва, но достаточно конфронтационных из-за обстановки военных действий. Группообразование приобрело конкретные поселенческие рамки: горские греки из различных мест обитания в Закубанье собираются в Гривенский Черкесский аул. Процесс группообразования греков-урым продолжился в Переясловской станице, пока окончание Кавказской войны и последовавшие административно-территориальные преобразования (объединение ЧКВ и Кавказского линейного казачьего войска в единое Кубанское войско и создание Кубанской области взамен Черномории и Правого фланга Кавказской линии) в начале 1860-х гг. кардинально не изменили ситуацию в регионе, актуализировав новые стратегии - мухаджирство (эмиграцию) коренного адыгского населения, переселение и укрупнение аулов, исчезновение с карты целых этносоциальных образований. Процессы отнесения себя к той или иной группе, постоянно идущие процессы, состоящие из неопределенных, хрупких, противоречивых и меняющихся связей (Латур 2014: 43) в новых условиях приобрели новые векторы. Сохранив привычные коммуникации с адыгами и черкесогаями, горские греки всю первую половину XIX в. консолидируются в более менее устойчивую общность, постепенно трансформируясь из конфессионального «сословия», обусловленного османской миллетной системой, в этническую группу «века национализма».

About the authors

V. I Kolesov

References

Supplementary files