Том 36, № 1 (2025)

Статья написана в связи со столетним юбилеем выдающегося советского философа Эвальда Васильевича Ильенкова (1924–1979). Говорится о значении идей Ильенкова в истории философии, о его месте в рамках марксистской философии, аутентичная форма которой развивалась в Советском Союзе школой диалектиков, а затем школой Ильенкова. Основное внимание уделено идеям Ильенкова о человеке и о сознании. В качестве перспективной предлагается идея соединения диалектической логики с философией человека (философской антропологией). Подчеркивается роль категории «предмет» и метода раздвоения единого в познании человека и его индивидуальности. Сделан вывод, что Ильенков раскрыл известное марксово определение сущности человека в соответствии с указанием самого Маркса как конкретно-всеобщее понятие, позволяющее подвести философский фундамент под понимание человека как активной творческой индивидуальности. Рассматриваются идеи Ильенкова о сознании, и говорится о перспективности процессуального понимания сознания и подходе к нему как удвоенному отношению к предмету — отношению к отношению, постоянно возобновляемому измерению предметной деятельности. Отмечаются прикладные следствия из трактовки Ильенковым человека и сознания. Они касаются, во-первых, критики Ильенковым конструктивистского стиля мышления, который у него обозначался термином «позитивистский», и который, вопреки создаваемой терминологической видимости, вытесняет науку как познание законов природы. Во-вторых, критики Ильенковым технократического самомнения, которое, обещая человеку «потребительский рай» с помощью средств электронной цивилизации, закономерно трансформировалось в трансгуманизм, возвращающий человека из свободы социального творчества в порядок биологической эволюции видов.

В статье предпринята попытка проанализировать эволюционное значение неотенических признаков человека на примере двух альтернативных исследовательских ориентаций: биологического и социобиологического подходов. Отмечается, что при биологическом сравнении неотенических признаков человека и животных обнаруживается парадоксальная с точки зрения адаптационного механизма естественного отбора корреляция, обусловленная изменившимся соотношением между продлением периода взросления с его «поверхностной инфантильностью» и замедлением времени формирования репродуктивной функции. На этом основании сделан вывод о том, что биологический смысл неотении, который заключается в адаптации к условиям, препятствующим полноценному существованию биологически незрелых особей, противоречил видовым критериям гоминидной эволюции. Принципиально иначе выглядит эвристическая ситуация, при которой морфологические признаки неотении распространяются на область поведенческих стереотипов человека. В данном исследовательском контексте критически анализируется гипотеза Д. Морриса о последствиях неотении, связанных с наготой. Показано, что в условиях применения социобиологической исследовательской программы особый интерес представляют действия, которые потенциально ориентированы на членов разных демографических групп. Исходя из особенностей рассматриваемой парадигмы, предложен вариант одновременного действия двух направлений биологической и социальной эволюции: сохранение инфантильных признаков, которые обеспечивают внутреннюю сплоченность группы, при одновременном закреплении других иерархических отличий. Общий вывод авторов статьи состоит в следующем. Неотенические признаки человека не обладают самостоятельной ценностью в качестве биологической константы, не зависящей от условий, в которых протекал процесс индивидуального и группового отбора. Эволюционная ценность человеческой неотении была обусловлена комплексом приобретенных и наследуемых факторов, позволяющих рассуждать об их первичности или вторичности, непосредственной или опосредованной детерминации, а, следовательно, о преимуществах биологического или социобиологического подходов.

Реконструируются и оцениваются способы решения двух центральных проблем исследования морали (проблемы определения морали и проблемы выделения области морально значимых явлений) Джонатаном Хайдтом. Ученый предостерегает от использования в психологии нормативных и содержательных определений морали, поскольку они не позволяют преодолеть пристрастное отношение к нормативно-ценностным системам, сложившимся в рамках западной культуры нескольких последних столетий. Наилучшим определением Дж. Хайдт считает функциональное, трактующее мораль в качестве набора «ценностей, добродетелей, норм, практик, идентичностей, технологий... психологических механизмов», которые служат поддержанию кооперативных сообществ. Это определение морали сопровождается у Хайдта расширением области морально значимых явлений, по сравнению с тем, как ее понимали психологи второй половины XX века и продолжает понимать большинство современных философов. К данной области Хайдт относит не только те явления, что оцениваются на основе понятий забота / причинение вреда, честность/нечестность, свобода/угнетение, но и те, основой оценки которых выступают понятия верность/предательство, авторитетная власть / подрыв авторитетной власти, святость/разложение. Автор статьи указывает на причины, в силу которых концепция морали Хайдта оказывается под вопросом. Во-первых, в рамках хайдтовской методологии поиск точного определения морали и выделение области морально значимых явлений не состоят в отношении взаимной коррекции. Во-вторых, выделение области морально значимых явлений американским психологом осуществляется не на основе его же собственного определения морали, а на основе стандартного набора формальных характеристик последней (объективность, универсальность, приоритетность). В-третьих, в своих работах Хайдт часто оперирует имплицитным нормативным и содержательным определением морали, что показывает неизбежность его использования.

Рассматривается вопрос о том, может ли возложение коллективной моральной ответственности быть морально приемлемой практикой. Автор отвечает на данный вопрос утвердительно и предлагает три условия, выполнения которых достаточно для обоснованного возложения коллективной моральной ответственности. Эти условия таковы: существование коллективной общности, которая способна выступать в качестве объекта в акте возложения коллективной ответственности и при этом не может быть редуцирована к простой совокупности своих членов; обладание данной коллективной общностью определенными свойствами, способностями, склонностями или обязательствами, которыми не обладает ни один из членов этой общности, взятый в отдельности; наличие у данной коллективной общности способности к осуществлению разумного совместного контроля над проявлениями некоторых своих склонностей и выполнением своих обязательств. Данная способность позволяет коллективной общности волевым и разумным образом сопротивляться реализации некоторых своих коллективных склонностей и тем самым демонстрировать обладание определенными нормативными установками. Наличие таких установок свидетельствует о способности коллективной общности нести коллективную моральную ответственность за случаи контролируемых проявлений своих склонностей. Показано, что отказ от практик возложения коллективной моральной ответственности, во-первых, не позволяет избежать случаев моральной неудачи и, во-вторых, оставляет коллективные действия без моральных последствий. При этом также показано, что возложение коллективной моральной ответственности не требует ее распределения между членами соответствующей коллективной общности. Возложение коллективной моральной ответственности может пониматься как изменение отношения к коллективной общности без изменения отношения к кому-либо из ее членов.

В данном эссе рассматриваются изменения в восприятии реальности и искусства в условиях цифровой эпохи, когда внедрение искусственного интеллекта и алгоритмических процессов становятся неотъемлемой частью нашего взаимодействия с медиасредой. Введено понятие метасимулякра, который представляет собой гибридную форму симуляции, выходящую за рамки классических представлений о знаках и их связи с реальностью. Метасимулякры не просто воспроизводят реальность, но активно ее преобразуют, меняя характер символов и значений в цифровом мире. Автор анализирует, как метасимулякры трансформируют характер творчества, превращая его в сложный симбиоз человека и технологий, где алгоритмы становятся активными соавторами, напрямую влияющими на конечный результат. Рассматривается, как взаимодействие человека и алгоритмов приводит к изменению творческого процесса, который становится более алгоритмически определенным и приобретает гибридный характер.

Особое внимание уделено тому, как цифровая информация и технологии становятся новой средой существования, которая требует адаптации и переприсвоения через бриколажную практику. Бриколаж рассматривается как способ присвоения и использования цифровых ресурсов для выживания и устойчивого существования в новой информационной стихии. Также обсуждаются изменения в представлениях о реальности, символах и уникальности творческого акта в контексте постгуманизма, где человеческое и машинное взаимодействуют, создавая гибридные формы искусства. Основной акцент делается на изменениях в природе символов, значений и в восприятии искусства как демократичного, доступного и адаптивного инструмента взаимодействия с окружающим миром, что ставит под вопрос традиционные представления о творческом акте и уникальности художественного произведения.

В статье рассматриваются три формы ностальгии, действующей на дискурсивном уровне в рамках тропов метафоры, метонимии и аллегории. Доказывается, что рост метонимии и спад аллегории, а также метафорического прочтения ностальгии в популярной культуре 2000-х гг. свидетельствуют о существенных сдвигах в историческом воображении и общественных представлениях о прошлом. Причины этих процессов связаны не столько с консервативным поворотом в общественном мнении самых разных стран, сколько с проблемой медиатизации, которая делает ставку на максимально широкую аудиторию популярной культуры. Критическое мышление оказывается не востребованным потому, что предлагает «сильную» теоретическую программу и требует существенных когнитивных усилий, а ностальгия как метонимия делает ставку на удовольствие от зрелищ и повышение статуса зрителей до «экспертов» исключительно за счет узнавания отдельных визуальных образов. Делается вывод о том, что ностальгия как аллегория и метафора будут широко востребованы лишь в том случае, если найдут более понятные разным частям аудитории формы и стратегии интерпретации кинообразов. Современная популярная культура производит пересборку исторического воображения, ориентируясь на те социальные функции и практики, которые делают прошлое «полезным» аудитории, — позволяют смягчить растущие противоречия в настоящем и прогнозировать будущее.

В статье рассматривается проблема пространства в философии биополитики Д. Агамбена. Анализ логики пространства у Агамбена имеет значение в контексте пространственного поворота в гуманитарном знании, в гуманитарной географии и в урбанистике. В центре биополитической концепции находится связь жизни и политики. На примере первого тома Homo Sacer раскрывается и интерпретируется ряд процедур, задающих связь жизни и политики в античной культуре и в европейской культуре XX века. Экспликация и систематизация мест жизни позволяет выявить роль пространства в понимании биополитических техник управления населением.

Особое внимание уделяется роли языка, описанию пространства его структуры, определению оппозиций и стиранию различий в анализе пространства у Агамбена. Для систематизации различных определений пространства выделяются «места жизни» как особые формы организации пространства жизни человека и политики: место дома (oikos) и города (polis), место лагеря, место поэтического жеста. В формировании отношений этих мест играют роль известные концепты философии Агамбена: включающее исключение, зоны неразличимости. Данные отношения позволяют описывать места жизни в их динамике, неустойчивом равновесии, включать в рассмотрение пространственно-временные отклонения этих мест, их топологию. В результате проведенного анализа было показано, что лагерь как матрица современной жизни человека обусловлен особыми структурными особенностями организации жизненного пространства человека, особым «языком» пространства, формирующим его отношение к политике и жизни. Наряду с критикой биополитического пространства рассматривается возможность позитивного анализа жизни в творчестве Агамбена на примере пространства поэтического языка и политического жеста.